«Лишь влюбляясь, начинаю Себя ощущать».
Из клиентской истории (женщина, 45 лет). Хочется взаимопонимания в отношениях. Боюсь, что с мужем это невозможно никогда. Причина конфликтов всегда в его словах: критика моих способов воспитания, порядка в доме, я всегда для него — плохая хозяйка. Притом что он — вообще никакой хозяин. Но лишь с меня спрос.
Обесценивание. И тогда я не хочу его — возможно, он считает меня холодной женщиной. Его знаки внимания не относятся к моей личности, а только к пользованию моим телом — это обижает. В отношениях с мужем мне не хватает близости, душевного тепла — как это бывает у других (в фильмах сильно трогает, вызывает слёзы). Моя жизнь протекает для тела, душа — в клетке. Как будто в моей жизни Меня — нет. Желание близости накапливается, распирает изнутри и взрывается влюблённостью к тому, кто замечает меня. Я нуждаюсь в любовных переживаниях. Лишь влюбляясь, начинаю Себя ощущать».
Из дневника. «Мы сидим рядом. Ты поворачиваешься и смотришь мне в лицо, долго не отводишь взгляда. И я смотрю в твои чудные карие глаза. Это продолжается так долго, как обычно люди не смотрят друг на друга. Вдруг какой-то барьер падает в твоих глазах, и я проваливаюсь в них. На огромной скорости лечу куда-то вглубь тебя, между гладью океана и низким небом, окрашенным вечерней зарёй, вслед за солнцем, скрывающимся за водным горизонтом… Я не знала, что у глаз бывает такая глубина. И что так долго можно смотреть друг в друга, ничего не произнося.
Мне кажется, я родилась. Я так пронзительно ощущаю каждую клеточку своего тела, потому что каждой клеточкой я тянусь и хочу прикоснуться к тебе. Почему-то ты часто оказываешься рядом, как будто тебя тоже притягивает ко мне. И мне уже кажется, что ты чувствуешь то же самое… Только со мной ты разговариваешь мягким, каким-то особенным голосом. И твои глаза — удивительно поощряющие, поддерживающие, живые, красивые. Взгляд твой для меня тоже особый. От этого — моё ощущение, что я знаю тебя другим, чем все. Мне кажется, только я знаю тебя по-настоящему, как будто я проникла в твою сущность, увидев тебя таким, каким не знает никто. А ещё мне кажется, что твоя сущность любит меня, но ты этого пока не знаешь…
Ну, вот! Взрослая женщина — и такие фантазии. Это необходимо прекратить. Я начинаю бороться со своим «заблуждением», вооружаясь знаниями о переносах из психоаналитической литературы. Но всё моё «вооружение» рушится, как только встречаю тебя. За одно твоё прикосновение я готова забыть всех психоаналитиков на свете.
Как хорошо жить в гештальте: «здесь и теперь», ценен каждый миг и — никакого будущего. А прошлое — уже моё, и я могу быть в нём, когда захочу. Постепенно перестаю испытывать угрызения совести от моих «неправильных» чувств и желаний. Напротив, возрастает чувство благодарности к тебе за то, что теперь я — живая! И мне хорошо. Даже мысли о тебе наполняют меня радостью и умиротворением. Столько положительных эмоций, кажется, я не испытывала никогда. Как будто я и не жила до тебя. Когда ты рядом, меня пронзают твои прикосновения и взгляды. Когда тебя нет, ты — во мне, ты — моя новая половинка, через которую я по-новому ощущаю себя всю.
Я люблю в тебе всё, что ты делаешь, и как ты это делаешь. Твои глаза, улыбку, твой голос, твои руки, твою походку. Я люблю весь мир, в котором ты живёшь. И люблю всех людей в этом мире. Разве это не реальность? Не было ничего более реального в моей жизни, чем это ощущение жизни, радости бытия. И это — счастье, которое пришло ко мне с моим чувством к тебе. Я ожила, по-новому ощутила своё тело. Сильные чувства к тебе оживили моё восприятие, мой мир расширился. Я полюбила своё имя — когда ты его произносишь, у меня кружится голова…
Зачем же критиковать себя за «любовные глупости», одними и теми же мерками измеряя два совершенно разных мира, в которых одновременно проживают две разные стороны моего «Я»? Внутренний мир это мир души, и недопустимо физическими критериями оценивать душевную жизнь, она — другая. От насмешек душа спрячется глубоко, и мы ничего не узнаём о её жизни. Может быть, в её мире живут по законам детства… Мир внутри нас, он — главное в жизни, а внешний мир лишь обслуживает жизнь души. Ведь я счастлива тогда, когда во мне лад и согласие с собственной душой.
Всё, что происходит со мной — очень важный для моей жизни психический опыт. Я почти уверена, что сейчас ты — единственный значимый для меня человек, от которого что-то очень зависит во мне. С тобой я узнаю что-то, что пока для меня тайна — только с тобой я узнаю её. С тобой я смогу разрешить какую-то свою проблему.
Наверное, мне надо быть благодарной судьбе за то, что мы принадлежим разным поколениям. Между мной и тобой неодолимые преграды: пропасть времени и горы событий. Это — безусловное требование к запрету на выражение моих чувств, о которых ты никогда не узнаёшь. И моё отношение к тебе — выше всех условностей мира, оно вне времени, пространства и событий, которые никогда не произойдут между мной и тобой. При этом я чувствую себя счастливой. И я благодарна судьбе и тебе за всё, что случилось со мной.
…Но как бы мне хотелось разделить с тобой всё, что я чувствую!»
Влюблённость — не любовь!
Влюблённость это один из потрясающих психологических феноменов, «…исключительная возможность смотреть на человека и видеть стоящую за ним Божественную Сущность, — считает Р. Джонсон. — Смертные соприкасаются с неземной реальностью и продолжают жить, рассказывая о том, что им удалось пережить» [Р. Джонсон «Мы. Источник и предназначение романтической любви»]. Влюблённость уносит человека в «божественные высоты», и для современного человека это почти единственный способ установить контакт со своей «спрятавшейся» душой и внутренним духовным миром, необходимый шаг в становлении личности, в её духовном развитии.
Однако влюблённость — всего лишь первый шаг к близости в реальных отношениях, в которых она может (или не может) перерасти в любовь, чтобы «быть максимально свободным и при этом быть с другим в близости» [Э. Фромм «Искусство любить»]. Чтобы любовь могла постоянно проявляться в чувствах, в спонтанном потоке тепла, направленного на другого человека, в малых незаметных актах привязанности, которые составляют тайную ткань повседневной жизни.
Любой живой человек нуждается в замечании себя другими, в принадлежности к общности других, в со-бытии с другими, в близости. «Все мои страдания связаны с тем, что мне ужасно хочется кого-то любить… Совершенно не помню ничего хорошего из своего детства. «Маленькая дрянь», «прибить тебя мало», «не делай», «не думай», «не лезь» — делали меня постоянно виноватой. …Я ненавидела свою мать почти всю жизнь. В детстве, как только меня стали выпускать одну на улицу, дружила с бродячими собаками. Они встречали меня у подъезда, бросались ко мне, облизывали, очень любили меня. Я гуляла с ними, разговаривала, рассказывала им свои истории, играла, кормила, воруя для них из дома еду. Летом строила шалаш из веток, в котором играла с собаками в «дом». Зимой в сугробе между гаражей рыла в снегу нору, куда забиралась с собаками, и там проводила с ними время. Было хорошо. Мы понимали друг друга. Моя компания состояла из десяти — двенадцати собак. Это продолжалось и в школьном возрасте… Дома меня били чаще всего за собак. А они — любили, понимали, защищали…» (из клиентской истории, женщина, 39 лет).
Изоляция, отделённость непереносимы для развивающейся человеческой души, и тогда суррогатными (замещающими) близкими могут становиться животные, растения, герои телесериалов или виртуальные кумиры, с которыми реальных полноценных отношений, конечно же, быть не может. Также как в состоянии неразделённой романтической любви.
Да, любовью называют и годами протекающее «хроническое» состояние влюблённости, когда реальных отношений с любимым практически нет, а есть сверхценность Другого, его хорошего отношения к нам. Найдя в нём свою недостающую часть, мы чувствуем собственную полноту и завершённость. И начинаем верить в то, что вот, и найден конечный смысл жизни, открытый нами в существовании «предназначенного судьбой» человека. Жизнь получает целостность и сверхчеловеческую интенсивность, поднимающую нас над обыденным человеческим существованием. Когда даже редкие знаки «божественного» внимания любимого человека способны приносить такое сверх-удовлетворение, которое по силе эмоционального переживания не идёт ни в какое сравнение перед всеми другими возможными удовлетворениями.
Однако «зацикленность» на Другом обесценивает все остальные возможности мира и даже собственное существование. Без любимого уходит смысл жизни, мотивация, энтузиазм, возникают «депрессивные» чувства: грусть, тоска, чувство потери, горе. Нередкие в состоянии влюблённости переживания глубокого одиночества и фрустрации, возможно, связаны с нашей неспособностью устанавливать подлинные любовные и долговременные отношения с Другим по причине собственных бессознательных установок, ожиданий и требований, которые мы предъявляем к другим людям и отношениям с ними. Но если мы способны предпринять определённые попытки понимания того, что с нами происходит, в том числе, и с помощью психотерапии, состояние влюблённости открывает нам самый прямой Путь к Себе.
Любовная аддикция
Из лекции профессора Ц.П. Короленко на курсе спецфакультета психологии НГУ:
«Любовная аддикция это особый стиль поведения, который часто расценивается как романтическая любовь и становится центральным в жизни человека, меняя его отношения с миром. Характерна при этом навязчивая, насильственная фиксация на другом человеке, неадекватно завышенная оценка этого человека. Другой человек становится для любовного аддикта наркотиком — ему придаётся чрезвычайно большое значение, он наделяется таинственной, магической силой. Любовный аддикт готов раствориться в этом человеке, забывая обо всём другом, в том числе, и о себе. Он может пренебрегать своим здоровьем, бытовыми потребностями, обязанностями, так как всё теряет значение.
Начинается всё с того, что кто-то обратил на него особое внимание, его — выбрали! И тот человек ведёт себя так, что это стимулирует воображение по поводу его особого отношения и его возможностей. У любовного аддикта возникает состояние вдохновения, восторженности, запускается сфера фантазий. Восприятие начинает работать избирательно, замечая в возлюбленном лишь то, что хочется видеть. И на каком-то этапе конструируется свой образ, корни которого можно проследить в детстве. Это приводит к тому, что далее возникает ощущение релакса от эмоциональных неприятных состояний, которые мучили его раньше («Я была спящей, застывшей, мир был неинтересен, сейчас всё стало по-другому»).
Влюбляется любовный аддикт в человека определённого типа — аддикта избегания, такие отношения всегда — соаддиктивные (у обоих — аддикции). Аддикта избегания привлекает на интуитивном уровне незащищённость любовного аддикта, беспомощность, нуждаемость в нём, ранимость — они заманчивы для него, так как тогда он может проявить себя в виде всесильного человека, который является подобием высшей силы. Поэтому он выходит на этот контакт, старается произвести наибольшее впечатление, привязать к себе, соблазняя своими качествами, наиболее привлекательными для любовного аддикта.
И тогда он получает от любовного аддикта желаемое: — Ты будешь моей высшей силой, я буду фиксирован на тебе, полностью предан тебе. Когда аддикт избегания видит это обожание, ему это нравится, в нём вызывается состояние вдохновения, наркотического кайфа. Но есть вторая часть послания любовного аддикта: — … В то же время ты будешь находиться под постоянным моим контролем, ты будешь поглощён полностью мною и отношениями со мной.
У любовного аддикта как будто не существует границ собственного Я. Он стремится смешаться (слиться) с другим, стать одним. Но он не добавляет себя, а старается поглотить аддикта избегания: контролировать его времяпровождение, эмоции, сознание, всё его жизненное пространство. Аддикт избегания начинает чувствовать себя человеком, потерявшим свободу, и тогда он защищается — покидает эти отношения в той или иной степени.
Своё дистанцирование в качестве оправдания аддикт избегания объясняет занятостью чем-то другим — очень важным. Что любовным аддиктом воспринимается как признак нарушения их отношений. Его страх быть покинутым усиливается, но в течение какого-то времени любовный аддикт старается убедить себя, что его не покидают, что этого не может быть, отрицая тем самым очевидное. Но рано или поздно для него наступает большая драма: мрачные переживания, разочарование, отчаяние».
Зависимость от принятия
«Влюбиться» на английском языке — «to fall in love» как «упасть в любовь», на мой взгляд, вполне перекликается с выражением «впасть в зависимость». Когда, подобно смещению центра тяжести при падении, происходит смещение сосредоточенности от себя к Другому — кем мы очаровываем-ся и восхищаем-ся, обожаем и поклоняем-ся (очаровываем-себя, восхищаем-себя, поклоняем-себя). Русский язык разоблачает оттенок принуждённости возвратной частицей «-ся» и в слове «влюбить-ся»: влюбить-себя — в того, кто, обладая, на наш взгляд, немалыми достоинствами, проявил к нам ценностное отношение, тем самым обещая нашей тревожащейся душе спокойствие, надёжность, безопасность.
Человек с нарушенным базовым чувством безопасности подсознательно постоянно ищет того, кто способен ему эту безопасность обеспечить. И если достойный человек выбирает его, тогда — восторг, вдохновение: я нужен! Он обольщает-ся (обольщает себя) поддержкой появившегося спасителя от неустраивающей его жизни, веря в то, что теперь его страданиям пришёл конец. Так появляется сверхценность Другого и зависимость от него как возможность защиты себя внешним субъектом, кому впоследствии передоверяется ответственность за свою жизнь в силу собственной немощности.
На самом деле зависимость от значимого Другого появляется задолго до этой встречи — это происходит в раннем детстве при нарушении базового чувства безопасности у ребёнка в отсутствие безусловного принятия мамой, когда в его душе поселяется страх быть брошенным. Тогда мама становится ценнее самого себя, а её хорошее отношение — мотивом, подчиняющим себе всё его поведение. Если ребёнку удаётся расположить к себе маму — он какое-то время живёт в эйфории, потому что мама любит его, и это означает: «Я — ценный! И я в безопасности». А когда отношения разлаживаются, ребёнок оказывается на другом полюсе переживаний, и это — депрессия от того, что мама не любит, потому что «Я — плохой! И я не нужен». Детская адаптация требует самоотречения, собственного обесценивания ради демонстрации сверхценности мамы, от которой зависит его выживание. С этим человек и выходит в свою взрослую жизнь — с непринятием себя в той части, в какой он был отвергнут мамой, и с постоянным ожиданием быть отвергаемым другими. Эта детская схема продолжает работать и в его «взрослых» отношениях.
Почувствовать себя ценностью для Другого — главная зацепка для возникновения любовной зависимости. Факт выбора, предпочтения себя Другим обозначает то, что Другой признаёт во мне ценность. «Меня любят!» — это главное, от чего становится хорошо на душе, значит, «я для него — ценность!». Нуждаемость в признании собственной ценности — первоначальная причина поведения любовного аддикта. Ему важно быть нужным, чтобы в нём нуждались — тогда его не покинут, и он в безопасности. Это обретает степень страстной одержимости завладеть Другим, чтобы обеспечить свою безопасность в мире. Управляет таким поведением «детский» посыл надёжно привязать к себе другого человека (подобно отношениям мамы и маленького ребёнка).
Эмоционально зависимый человек непременно станет влюблять себя в того, кто его выбрал, чтобы любовью доказывать свою необходимость для него — тогда он не потеряет, «не упустит» того, кто видит в нём ценность (отсюда — повышенный контроль возлюбленного). Поэтому, даже просто хорошее к себе чьё-либо отношение начинает в таком человеке рождать иллюзии, очарования-ожидания и даже претензии, а также позволение «вторгаться на его территорию». В то время как очарования и ожидания во взрослом человеке не имеют никакого отношения к близости или к любви, это всего лишь собственные проекции, о которых Другой может даже не догадываться. Как следствие — разочарование и боль, когда там не ждут, а иногда и невежливо «выдворяют». Вот он замкнутый цикл зависимости: очарование — ожидание — претензии — обида — злость — разочарование — досада… И вновь очарование…
У аддикта избегания страх быть брошенным ещё более выражен — по причине собственной «плохизны» и никчёмности, что препятствует его стремлению к принятию, но он тщательно это скрывает. Обожествление любовным аддиктом повышает его самооценку, на какое-то время убеждая в том, что он — ценный, чтобы чувствовать себя «на коне». Но он-то хорошо знает, какой на самом деле, и очень боится разоблачения своей «плохизны». Поэтому старается вовремя «убежать», чтобы сделать это раньше, чем его бросит тот, кто обожествляет, разоблачив его «никчёмность». Аддикт избегания бдительно «убегает» от возможного разоблачения и потери обожателя, повышающего его самооценку. В то время как любовный аддикт, напротив, готов максимально разоблачиться, чтобы слиться с Другим.
В созависимых любовных отношениях отражаются отношения детско-родительские, в которых наличие «любимого» обеспечивает положительные эмоции любовному аддикту — Большому Ребёнку с непреходящим «детским» стремлением утвердить непризнанную свою ценность. Аддикт избегания становится для него заместителем родительской фигуры (со знаком «плюс»), обещая исполнение всех его детских желаний. А каждое «бросание» значимым человеком откликается похожими на детские чувствами тревоги и безнадёжности.
От родительской оценки — к самообесцениванию
У человека есть лишь одна причина для формирования эмоциональной зависимости: неверие в собственную ценность, что, в свою очередь, приводит к лишению его правомочности на возможности мира для удовлетворения своих потребностей. И это вполне отражает позицию обычного ребёнка в рядовой российской семье, где не очень-то заботятся о качественном удовлетворении истинных потребностей ребёнка и, как следствие, о формировании его веры в себя и права выражать свою волю.
В условиях воспитания в принуждении к послушанию за период детства родители успешно справляются с задачей лишения своего ребёнка и самоценности, и воли, и права, а потом удивляются: почему это он у них такой несамостоятельный и несмелый… А ведь смелость — это когда человек сам посмел проявить свою волю, чтобы из внешнего мира взять необходимые возможности для удовлетворения своих внутренних потребностей, что возможно лишь при условии ценностного к ним отношения.
К сожалению, основным инструментом воспитания в большинстве семей является родительская оценка, выражающая собой неприятие тех или иных проявлений ребёнка и требование к нему улучшить себя, избавившись от своих «недостатков». Но ведь это не что иное, как запрет ребёнку быть Собой, и это прямой путь к его бесправию и безволию. Для ребёнка родительские оценки означают указание не проявлять неподходящие для них качества. А поскольку наши «недостатки» это на самом деле недоразвитые свойства нашей личности, то как, скажите на милость, можно избавиться от того, из чего ты состоишь? И при невозможности развития этих недоразвитых своих качеств приходится лишь подавлять их в себе, продолжая чувствовать вину и стыд за свою «плохизну». Эта запрещённая часть самого себя становится «проклятой», самообесценивающей, делающей личность нецелостной, а поведение — ограниченным.
Оценки «форматируют» ребёнка, загоняя его сознание и его жизнь в определённую колею, в которой он продолжает жить, и становясь взрослым. «Ты неуклюж, ты глуп, ты не умеешь петь, ты сутулый, ты безответственный, ты ленивый». Если, будучи ребёнком, я принимаю эту характеристику, как характеристику себя, это становится правдой. Я начинаю жить, как неуклюжий, глупый, ленивый… я не сомневаюсь в этом. Если же мне удаётся что-то сделать хорошо, я не позволяю себе узнать об этом, или считаю исключением. Я не делаю попыток изменить своё поведение, потому что я убедил себя в том, что «такой я человек» [В. Шутс «Глубокая простота»].
Когда какие-то собственные проявления отвергаются окружающими, постепенно они воспринимаются как плохие самим ребёнком, запрещаются, подавляются и обесцениваются самим собою — так формируется самооценка. Хотя этому понятию больше бы подошло слово «само-обесценка», поскольку выражает собой устыжение самого себя и одновременно обвинение с наказанием тягостным чувством вины. Естественно, человек стремится избавиться от таких переживаний, изыскивая возможность либо исправить эмоционально невыносимую ситуацию (оправдаться), либо перестать чувствовать всё это (забыться), избавляясь от нежелательных чувств любым доступным способом.
Как известно, первая «затяжка» будущего «зависимого» — это также шанс стать «лучше» в глазах окружающих и своих собственных. Одобрительная оценка способна вызывать сильные положительные эмоции и …изменённое состояние сознания. Положительные эмоции позволяют человеку воспринимать себя в лучшем свете! Это происходит под воздействием любого стимулятора. Однако эффект псевдо-восстановления собственной ценности продолжается недолго, и человек возвращается к ещё более депрессивному состоянию.
По кругу…
Аддикция как добавление себя Другим (англ. «add» — добавлять) это детский способ Ребёнка спрятаться от угрожающего мира «внутрь своего избранника» с готовностью платить за эту защищённость любую цену. Зависимость от Другого возможна в условиях собственной нецелостности, когда человек живёт лишь «частью себя» — той, которая ему нравится, а «плохую свою часть» он старательно прячет от других и даже от самого себя.
Понятно, что такой «половинчатый» человек не может жить полнокровной жизнью, о которой он, конечно же, мечтает. Также как мечтает о близости с человеком, кто лучше его и могущественнее, чтобы тот с лёгкостью мог решить все его проблемы. Передача ответственности за свою жизнь Другому является довольно распространённой в нашей действительности практикой как ошибочный атрибут любви: близкие должны жить друг для друга, пренебрегая своими собственными потребностями. Увы, такие отношения неминуемо заканчиваются кризисом — конфликтом неудовлетворённых сторон.
В любовную зависимость попадает человек с незавершёнными, но постоянно ожидающими своего завершения, отношениями из детства с одной из родительских фигур, в которых не удовлетворена очень важная для становления личности потребность в признании ценности своего «Я». В любовной зависимости мы отрабатываем друг с другом навязанные в процессе воспитания определённые стили поведения, чтобы окончательно выйти из этих ролей, завершив, наконец, детско-родительские отношения. Вот почему люди много раз «ходят по кругу», влюбляясь в похожих друг на друга (и на родительскую фигуру) мужчин или женщин. Любовная зависимость это диагноз того, что случилось «там», и подсказка, где тот вакуум, который надо заполнить, чтобы завершить гештальт «здесь».
Самое главное в психотерапии и в жизни человеческой: принять себя в целом, вернув себе когда-то отвергнутые «части» себя. И рано или поздно приходит понимание: не может чьё-то отношение ко мне определять мою ценность. От меня уходят не потому, что я — плохая, и ко мне приходят не потому, что я — хорошая…
В действительности люди притягиваются друг к другу тогда, когда потребности одного совпадают с возможностями другого. Пока двое могут давать друг другу то, в чём каждый из них нуждается — ничто не угрожает их отношениям. Так во все времена любящей женщине хотелось накормить своего мужчину, постирать ему бельё, вылечить от ран — всячески заботиться о нём. А любящему мужчине — оберегать свою женщину от невзгод, облегчать её жизнь, носить на руках. И это не что иное, как удовлетворение потребностей друг друга…